Таинство послушания

Архимандрит Рафаил (Карелин). "Умение умирать или искусство жить".

Таинство послушания

Часть 1.

И в материальном, и в духовном мире существует некий неизменный принцип, который называется структурой. Без структуры невозможно бытие: от атомов до галактик. Разрушение структур – это взрыв, который влечет за собой уничтожение, а затем, как следствие, деградацию в последующих, возобновленных структурах. (Наглядным примером разрушения структур является атомный взрыв, который, образно говоря, выбрасывает дурную энергию, называемую радиацией.) Структура невозможна без соблюдения закона соподчиненности. Так устанавливается определенная иерархия, которая сохраняет не только бытие как организацию, но и осуществляет целевую установку бытия.

Еще более, чем в мире материальном, четок принцип структуры в бытии мира духовного. Здесь из структур, известных нам, существуют структуры ангельская и церковная, соединяющие творение с его Творцом и являющиеся проводниками благодати. Нарушением ангельской структуры, первой катастрофой, подобной взрыву, потрясшему вселенную, было восстание Люцифера против Бога. «Радиация» этой катастрофы в виде греха, тления и смерти продолжает действовать в мире, все более нарастая за счет воли людей, подчинивших себя воле сатаны.

Господь создал Церковь ветхозаветную и новозаветную, наподобие ангельской Церкви: с четкой структурой, в которой иерархия служит звеньями, соединяющими человека с Богом, своего рода «каналами», посредством которых благодать изливается на землю. Земная Церковь без иерархической структуры невозможна. Выпадение из Церкви, фактическое – как игнорирование ее или декларативное – как раскол, приводит человека к потере благодати и, следовательно, средств для спасения. Вне Церкви истинное благодатное богообщение совершенно невозможно. Вне Церкви могут быть лишь интеллектуальное и эмоциональное воодушевления, субъективные религиозные переживания, но не реальное присутствие Бога.

Еще в большей степени принцип структуры и подчинения низшего высшему необходим для монашества. Послушание становится для монаха как бы «вторым дыханием». Если оно нарушено, то наступает медленная агония. Непослушание для монаха подобно малой революции, монах-ослушник включается в метафизическую стихию революции – в ломку иерархии. Надо помнить, что зло редко проявляется в своем демоническом обличии. Чаще всего сатана принимает вид светлого Ангела, и лишь впоследствии человек догадывается, что с ним беседовал тот змей, который ввел в погибель праотцев (См.: Быт. 3.– Ред). Однако и такое прозрение наступает не всегда.

Начало революции и раскола – это чаще всего зависть, таящаяся под осуждением. Революционеры подвергали критике существующий строй в сравнении с неким воображаемым идеальным строем. Они указывали на ошибки, грехи, пороки, которые, по их мнению, могли быть уничтожены только с разрушением структуры. Эти обличения формально могли казаться правильными, но неправда революции заключалась в том, что в новых структурах зло и грех проявлялись с гораздо большей силой и революции обычно уничтожали не худшее, а лучшее.

В среде современного монашества распространено мнение, что если нет духоносного наставника, то слушаться некого, и потому обет послушания, который произносится при монашеском постриге, многие склонны рассматривать как архаизм. Между тем держащиеся такой точки зрения не могут предложить взамен ничего, кроме чтения святоотеческих творений и, по возможности, руководства ими в своей жизни. Но книги святых отцов были написаны как раз в традиции преемственности и послушания и могут быть поняты только теми, кто и сам живет в русле той же традиции. Понять аскетические творения лишь на уровне интеллекта, «отвлеченно» невозможно. Даже если предположить, что человеку удалось бы понять мысль святых отцов (чего мы на самом деле не допускаем), то все равно без помощи благодати она не могла бы быть воплощена в жизнь: знать – одно, а иметь силы исполнить – совсем иное. Поэтому мы не видели ни одного монаха, живущего самовольно и при этом преуспевающего в духовном отношении.

Можно справедливо указывать на недостатки монастырской жизни, на слабости игумена, на ошибки наставника, но будет величайшим заблуждением, если мы сочтем, что эти недостатки помешают нашей духовной жизни или лишат спасения. Послушание несправедливому игумену подобно послушанию раба-христианина злому господину, которое одобряет апостол Павел (См.: Еф. 6, 5–7; Кол. 3, 22; 1 Тим. 6, 1; Тит. 2, 9.– Ред), тогда как причинами непослушания монаха служат его самомнение и гордость; причем непослушание сопровождается взрывом страстей, следствие чего может проявиться хотя и не сразу, но обнаружится непременно. Святые отцы выражали дерзновенную мысль, что в лице начальствующего среди подчиненных присутствует Христос (разумеется, не в греховных делах этого начальствующего, которые могут иметь место, а в самом принципе структуры). Выходя из послушания, монах повторяет тем самым грех сатаны.

Теперь многие полагают, что жить в монастырях уже нельзя, нужно сидеть у себя в комнате и молиться Богу. Но может ли человек одной лишь своей молитвой победить страсти? Некоторые говорят, что, оставаясь в миру, можно выбрать себе наставника и слушаться его. Однако наставник не может заменить собой монастырь. Спасение и приобщение к благодати – это само бытие (то есть, очевидно, должны осуществляться через само бытие человека, через его жизнь.– Ред.), и даже плохой монастырь в этом отношении намного лучше мира. Опять получается противоречие: не идут в монастырь или уходят из него, потому что больше нет наставников, и в то же время считают, что наставников можно найти в миру… Но необходимо прежде всего искать благодати Божией, которая одна только и может победить грех. Человеку, который предоставлен собственным силам, грех победить невозможно. Истинно духовная жизнь может быть построена лишь на основании смирения. И основание это должно все время углубляться и укрепляться: только в смиренном сердце действует Бог, только смиренному Он являет Свою силу. У отцов есть афоризм: «Бог слушает послушного». («Авва Миос Киликийский говорил: послушание бывает за послушание. Если кто слушает Бога, и Бог того послушает». Достопамятные сказания о подвижничестве святых и блаженных отцов. С. 331.– Ред.)

Критика монастырской жизни, хотя бы она и была формально правильной, основана на самомнении человека, считающего, что он понимает духовную жизнь лучше игумена, епископа и патриарха. При этом то главное, что дает человеку монастырь, как бы игнорируется и забывается. Часто монах, живущий в миру, постепенно духовно дичает, оставляет свое молитвенное правило, а затем забывает и об Иисусовой молитве. Некоторые из отцов также выражали мысль, что уже нет духоносных наставников, но никто из них не говорил, что на основании этого необходимо совершенно упразднить монастыри – из поврежденного корабля броситься в открытое море. Выше монастырской жизни может быть лишь жизнь отшельническая, но и для нее требуется приготовление в монастыре.

Некоторые ропщут, что игумены заставляют много работать физически и потому мало времени остается для молитвы. Однако кто хочет молиться, тот найдет способ соединять молитву с работой. По крайней мере, во время практически любой работы можно читать Иисусову молитву или произносить хотя бы два слова: «Господи, помилуй». Искреннему послушнику дается в дар сердечная молитва, а непослушный «аскет» никогда не приобретет ее. Не слушая игумена, он не слушает Христа, поэтому слова молитвы остаются без ответа.

А как часто непослушание происходит от уязвленного самолюбия! Если бы раскольник получил в Церкви высокий сан, то он посмотрел бы на нее другими глазами. Может быть, это относится не ко всем раскольникам, но к значительной их части. Мы знаем людей, которые ушли в раскол из-за того, что не получили обещанного прихода, остались в трудном материальном положении и не перенесли этого искушения; другие безуспешно домогались епископства, а затем решили «отомстить», произведя раскол. Мы видели, как некоторые оставляли обитель, чтобы поселиться поблизости от своих духовных отцов: женщины – около мужских монастырей. Но обычно ничего путного из этого не выходило. Только человек, пораженный духовной гордыней, может думать, что его присутствие и беседа заменят монахине монастырь. Такие самовольные «общины» обычно характерны своим духовным неустройством, царящей в них атмосферой нервной экзальтации и нередко – истеричности. Духовный отец становится в этом случае для членов общины в полном смысле этого слова центром их жизни, и часто само послушание подобным наставникам постепенно исчезает, сменяясь ревностью и соперничеством.

Да, действительно, во время революции и последующего атеистического диктата, когда монастыри были закрыты и разграблены, возникла необходимость иметь своего рода скрытые монастыри в миру, именно в виде общины. Но монахи в них чувствовали себя подобно уведенным в вавилонский плен: псалом На реках Вавилонских, тамо седохом и плакахом… (Пс. 136, 1.– Ред.)  отражал их состояние. Уход же из монастыря в наше время никак не оправдан.

Преподобный Симеон Новый Богослов пишет о благочестивом юноше, который в миру, обремененный многосложными трудами управителя имения, достиг благодатной молитвы; однако прошло время, и этот человек, удивлявший преподобного Симеона своим скрытым подвижничеством и ночными молитвами, постепенно остыл, забыл свою прежнюю любовь и был похож на обезумевшего. Преподобный Симеон объясняет это тем, что благодать звала его в монастырь, но он промедлил, не послушавшись ее. Знаменательно, что у этого человека был старец, к которому он обращался, но не помогло ему и это. Мир постепенно завоевал его душу подобно тому, как от продолжительной осады в конце концов падает окруженная со всех сторон крепость.(Существует между тем точка зрения, что настоящий юноша, о котором говорит святой, в действительности есть не кто иной, как сам преподобный Симеон. См. об этом, например: Епископ Василий (Кривошеин). Преподобный Симеон Новый Богослов. Нижний Новгород, 1996. С. 17–23.– Ред.)

Почему современные монахи говорят, что нет духоносных старцев? А разве с теперешними старцами нельзя спастись, хотя их и называют снисходительно не старцами, а «стариками»? Такие монахи считают, что духоносные старцы взяли бы их на свои руки и понесли в Небесное Царство, то есть облегчили бы им путь. Но это неверно. Прежние старцы дали бы им такие правила, что они весьма навряд ли смогли бы их вынести; а для древних аскетов такие правила, напротив, показались бы необычайным снисхождением. Современные старцы как раз подходят под уровень современных монахов, а мечта о возвращении ушедшего в прошлое – это романтика и, как вообще всякая мечтательность, от диавола.

Господь награждает послушных монахов ради их послушания духовными дарованиями, в том числе непрестанной молитвой – этой монашеской радостью. Послушный среди многочисленных дел может иметь внутреннее безмолвие, а непослушный даже в одиночестве непрестанно будет колеблем бурей помыслов. Поэтому пусть помнят монахи, что послушание было и остается подражанием Христу, а непослушание есть подражание нашему древнему врагу. Преподобный Иоанн Лествичник заповедует игуменам терпеть немощи братии, кроме непослушания, которое гибельно как для самого человека, так и для тех, кто рядом. Непослушного он повелевает изгнать из монастыря, как были изгнаны из рая наши праотцы, чтобы дать ему возможность через скорби осознать свой грех и покаяться. (См.: Преподобный Иоанн, игумен Синайской горы. Лествица. Слово особенное к пастырю, глава 14, 4.– Ред.)

Часть 2.

Мне запомнилась картина: к мусорному ящику подходит старик и роется в нем палкой. Он находит куски хлеба, остатки пищи и бережно складывает их в сумку, а затем уносит с собой. Судя по чертам его лица, по грустному выражению глаз, по его движениям, по всему облику, в котором еще заметны следы прежнего благородства, он принадлежит к тем обездоленным людям, которые стали ненужными в наше жестокое и меркантильное время. Я знаю, что это вовсе не какой-то исключительно редкий случай, что многие из представителей интеллигенции, даже ученые, оказавшиеся без средств, ищут пропитания около мусорных свалок, а некоторые – умирают от голода.

…Мы переживаем время духовного голода; особенно остро чувствуют это монашествующие. Разрушены традиции прежнего монашества, часто монастырями управляют неопытные люди, часто «старцами» считают тех, кто сам еще не прошел вполне монашеский путь, не преодолел своей гордыни. В монастырях слышен безмолвный крик: «Мы голодаем!». Многие решают, что единственный путь – читать святоотеческие книги и по возможности руководствоваться ими. Но этот путь опасен.

Основа монашества – это смирение, то, на что призирает и к чему преклоняется Бог. Книги не дают смирения. Они обогащают разум, они могут восхищать душу, но они подобны карте для путешественников. Можно изучить эту карту, но так и не выступить в путь, не пройти и шага. Мы все глубоко падшие грешники, но гордыня и лукавство делают для нас невидимой всю бездну нашего падения. Только свет смирения озаряет ее глубины, только истинные подвижники видят, что дно их души похоже на дно адское.

Мы живем в состоянии неведения. Еще древние мудрецы сказали: «Познай самого себя», но без благодати сделать этого не смогли. Образно говоря, наша душа, единая и простая, для нашего рассудка есть что-то вроде башни, разделенной перегородками. Рассудок обычно видит только верхнюю площадку и не знает, что творится на нижних. Враги, демоны, может быть, уже давно сделали подкоп, проникли в эту башню, заняли ее внутренние помещения, а рассудок даже не подозревает об этом. Он страж, который видит лишь внешнее; он думает, что все спокойно и благополучно, до тех самых пор, пока враг не появится на верхней площадке; но тогда, как правило, бывает уже поздно, и рассудок становится беспомощным пленником восставших страстей, как внезапно схваченный и закованный мятежниками в цепи царь.

Монашество – это предание, подобное преданию литургическому, которое самому человеку на основе одних лишь книг воспринять невозможно. Рассудок не смиряется от знаний, даже духовных. Напротив, не имея основания в виде послушания, он склонен гордиться и тщеславиться этими знаниями и нередко становится похожим на змею, которая и нектар цветов превращает в яд.

Святые отцы учили: «Благодать возвращается тем путем, которым она покинула человека». Мы все пали в Адаме через его непослушание Богу, поэтому основа наших грехов – наша растленная, непослушная воля. Она может быть исцелена только послушанием: послушанием Церкви, послушанием иерархии, послушанием духовным руководителям; в их лице мы оказываем послушание Христу. Послушание рождает смирение. Смирение дает благодати возможность действовать в душе человека, и тогда человек видит, в какой страшной опасности он находится, какие ядовитые змеи гнездятся в его сердце, какие страсти, похожие на чудовища, таятся там: один пустынник говорил, что видит сатану, восседающего в его сердце, точно на троне. Но благодать не только показывает нам наш грех, она также связывает его. Подвижники безусловно утверждали, что победить грех своими силами человек не способен, как ребенок не способен одолеть исполина, что грех может быть побежден только благодатью Божией. Сильного (падшего первоангела) может победить и связать только Тот, Кто сильнее его. (См.: Мф. 12, 29.– Ред.) Поэтому у монахов нашего времени лишь два пути: или «умереть от голода», то есть быть побежденными своими страстями и обманутыми демоном, или же довольствоваться теми скудными «остатками» от «пира» святых отцов, которые сохранились для нас, и теми «остатками» монашеского предания, которые еще существуют.

Даже за послушание руководителям, не обладающим в полной мере необходимым опытом, Господь даст смирение – это царственное богатство монахов. Значит, человек не потеряет своей награды. Наши руководители не сошли с неба, они не пришли к нам со страниц патериков, они из этого мира, отравленного ядом, поэтому будем благодарны им за то, что они такие, какие они есть.

Мы вспоминали о тех людях, которые внезапно превратились в нищих: не сумевшие преодолеть своей гордости и стыда умерли от голода, а смирившие себя нашли пищу в мусорных ящиках и остались живы. Промысл Божий благ и справедлив. Это значит, что мы недостойны лучшего, а возможно, что мы просто не понесли бы его.

Пусть наше сравнение не покажется никому обидным. Мы говорим собственно не о людях, а о времени, об этом мире, пропитанном насквозь «радиацией» греха, о земле, которая из духовного Эдема превратилась в пустыню, опаленную огнем человеческих страстей. Те, кто в наше время идет к Богу, проходят через этот огонь, проплывают через море яда. У них, образно говоря, опалены крылья и душа в рубцах от ран. Они не сравнятся с прежними отцами, через них уже не струится, а как бы сочится каплями благодать, однако и этой благодати достаточно для спасения человека, лишь бы он тщательно собирал каждую каплю, как изнемогающий в пустыне собирает росу с камней.

В Церкви семь Таинств. Но для монахов существует восьмое Таинство – послушание. Может быть, наше время дает возможность еще более глубоко смирить себя: слушаться духоносных отцов легче, чем людей с явными немощами, но кто слушает их ради Господа, кто видит в них «звенья» Церкви Христовой, тот получит награду за то, что не возгнушался чаши жизни с напитком бессмертия, сделанной не из серебра, а из свинца. Святые отцы учили: «Послушание выше поста и молитвы». Мы дерзнем сказать, что послушание выше самой любви, ибо любовь без послушания есть лишь душевное чувство, любовь без смирения – голос скрытых страстей. Послушание рождает смирение, смирение – покаяние, а покаяние – любовь, но не ту любовь, которую можно эмоционально пережить или представить в воображении, а прозрение духа, созерцающего красоту образа Божия в каждом человеке.

Начало послушания – неосуждение и повиновение. Середина его – неверие себе, стремление отсечь свою волю как в большом, так и в малом. А бесконечный конец – чувство радости и покоя, чувство истинной свободы и в то же время страх: как бы в чем-либо незаметно не проявилась наша падшая воля с ее скрытыми страстями. Тогда человек готов повиноваться даже малому ребенку, только бы не повиноваться себе.

Кто говорит, что ныне неопытные наставники, что игумены монастырей занимаются больше внешней, нежели внутренней жизнью, что не у кого спросить совета, те выбирают наставниками для себя самих себя, то есть свой гордый ум и разгоряченные страсти. А этими «наставниками» управляет в свою очередь невидимый «старец», имя которому диавол.

Монашеская жизнь на протяжении всей христианской истории шла волнообразно, переживая спады и подъемы. Если монах будет находиться в послушании хотя и не у весьма опытного, но православного наставника, то он может научиться (даже на его ошибках) духовному различению добра и зла и сам сделаться опытным старцем. Поэтому те, кто горюет и сетует на внутренний упадок монашества, пусть не ищут прозорливых старцев, а станут искренними послушниками, и, быть может, как раз это-то и будет началом духовного возрождения. Более того, за искреннее послушание монахов, за их безропотность, подобную жертве, Господь даст мудрость и их наставникам.

В каждом непослушании заключено повторение греха Адама, а в послушании – образ распявшегося за нас Христа.

Часть 3.

Чин пострижения в монашество во многом напоминает погребение. Монах умирает для мира. Он, как бы предвосхищая Всеобщее воскресение, должен жить теперь жизнью духа, той жизнью, в которой отражается тайна будущего века. Если монах мертв для мира, он жив для Бога; если он жив для мира, то мертв для Бога. К смерти для мира есть два пути. Первый – безмолвие в пустыне, которое для нас почти невозможно. Второй – послушание, в котором умирает испорченная воля монаха, этот источник греха. Если монах не отдал себя во всецелое послушание, то, значит, он не умер для мира и есть, по сути, лишь некий «монахообразный» мирянин, по-прежнему живущий в смраде своих страстей и гордыни. Без послушания даже внешние подвиги человека обращаются в пищу тщеславия и гордыни, и он совершает их, принимая разгоряченное самомнение за ревность по Богу. Такая ревность оканчивается обычно падениями, которые ввергают гордого в уныние и отчаяние, но редко вразумляют его. Он, как мифический Сизиф, поднимает камень на вершину горы, а тот срывается и катится вниз. (Примеч.: Сизиф - в греческой мифологии царь Коринфа. Мифами он рисуется как самонадеянный хитрец, идущий наперекор воле богов, причем подчеркиваются его жадность, презрение к законам и человеческим, и божественным. По смерти за все совершенные им недобрые дела его постигло наказание: он был осужден вечно вкатывать на гору камень, который, едва достигнув вершины, тотчас скатывался обратно. Отсюда выражение «Сизифов труд», то есть тяжелая и бесплодная работа.)

Другое следствие непослушания – нерадение. Человек постепенно остывает, оставляя монашеские обязанности, живет в лености и страстях, смотрит на монашество как на «профессию», которая дает ему средства для существования, и свыкается с мыслью, что в наше время жить по-другому нельзя. Монашество требует обуздания желаний души и тела, установления над ними контроля со стороны духа. Душа обладает мыслительной способностью (но – на низшем плане), возможностью рассуждения и представления (мы имеем в виду логическое рассуждение, которое вовсе не есть то же, что духовное ведение, но, напротив, часто вступает в противоречие с ним). Поэтому монах должен через послушание отвергнуть этот душевно-плотской разум. Если монах сам принимает решения вопреки советам и благословениям своего наставника, то он принадлежит миру. Надежда на свой душевный разум – уже падение. Здесь ложное знание противопоставляется вере – подвигу души. Поэтому монах должен не искать земной мудрости, а ограничить мирские знания необходимым и даже в чтении духовных книг руководствоваться благословением наставника.

Другая сторона душевно-плотского разума – это воображение. Оно особенно проявляется в искусстве. Поэтому монахом мирское искусство должно быть категорически отвергнуто, тем более что образное мышление еще более, чем логическое, связано с нашими страстями. Монах, жадно любующийся земной красотой, не видит красоты духовной. Смотреть на красоту природы позволено только для отдыха, в виде паузы между молитвой и работой, как снисхождение к немощи человека. У святых отцов нет того восхищения красотой видимого мира, которое мы называем эстетизмом. Иногда мы можем встретить у них слова о том, что если на земле, пораженной грехом, лишь отблески истинной красоты, то как же должен быть прекрасен Создатель. Но здесь надо возводить ум от низшего к высшему. Монах, любующийся восходом и заходом солнца, цветами и прозрачными струями реки или прислушивающийся к пению птиц, которое захватывает его сердце, до забвения молитвы, потерял чувство небесной красоты, он жив для отвергнутого с клятвой в монашеском постриге мира.

Кто живет в послушании, тот лишь едва-едва соприкасается с землей, послушание, как огненная стена, стоит между этим миром и его душой. Только через послушание человек может войти в свое сердце, иначе страсти, как черный полог, сделают сердце непроницаемым для ума, а ум, обремененный тяжестью собственных помыслов и мирских знаний, в свою очередь, не сможет войти в сердце, как ожиревшая туша не сможет пройти сквозь узкую дверь. Послушание освобождает ум от земного груза, делает его острым, как нож. Послушание, как вода, тушит огонь страстей в человеческом сердце, поэтому у послушника быстро соединяются ум и сердце в Иисусовой молитве.

Имя Иисуса Христа – Любовь. Но у Него есть еще одно сокровенное имя – это Смирение. (См., например: возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим; ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко (Мф. 11, 29–30).– Ред.) Поэтому смиренное сердце безгласно зовет к себе Христа, и Христос входит в это сердце, как в Свою обитель. Преподобный авва Исаия в назидание монахам писал: «Я подобен птичке, пойманной мальчиком и привязанной им за ноги на нить. Когда мальчик ослабит нить, птичка вспархивает, полагая, что освободилась; но мальчик натягивает нить и снова низвергает птичку на землю». (Святитель Игнатий (Брянчанинов), епископ Кавказский и Черноморский. Творения. Отечник. Избранные изречения святых иноков и повести из жизни их. С. 198.– Ред.) Это надо помнить всем нам, когда нам кажется, что мы «свободны от страстей». Только послушание – искреннее, постоянное и всецелое – может разорвать вервь, посредством которой держит нас, точно на привязи, демон. Святитель Иоанн Златоуст утверждает странную, казалось бы, вещь: что подающий милостыню нищим ради Христа выше оказывавших благодеяния Христу во время Его земной жизни. Слова Христа были сладостны, лик Его прекрасен, Он совершал чудеса, а здесь человек видит нищих – грязных, зловонных и безобразных, но благодетельствует им ради Христа, и его милостыню в лице этих нищих приемлет Сам Христос. Поэтому будем слушаться наших наставников – также ради Христа,– не обращая внимания на их немощи и недостатки, и, быть может, такое послушание будет иметь больше цены, чем послушание ангелоподобным старцам, имевшим дар чудотворения.

Монах, не пребывающий в послушании,– уже лжец против своих монашеских обетов. Его душа не может воскреснуть со Христом, он дышит воздухом этого мира, и потому монашеская жизнь не дает ему радости и опытного ощущения благодати. А он, не понимая этого, ругает своих наставников и скорбит, что не родился тысячу лет тому назад.

Часть 4.

Преподобный Ефрем Сирин пишет, что самое крепкое оружие в борьбе с демоном – это смирение, но оно выковывается на наковальне послушания. Часто люди, не понимающие тайну послушания, прочитав в книгах о том, как слова старцев исполнялись, как советы ученикам спасали многих от несчастий, идут к какому-нибудь известному монаху с одной целью: чтобы успешно совершились их житейские дела и предприятия. Берут благословение – как что-то вроде страховки – и спрашивают его о будущем, как гадалку или астролога. Это делается без покаяния и желания исправить свою жизнь, без решимости отсечь свою волю, которая, словно преграда, стоит между Богом и человеком, делается, по сути, лишь для того, чтобы хозяйство было крепче. Здесь не послушание, а искушение: от наставника требуют гарантий, что дело не прогорит, и буквально с каким-то насилием вырывают у него благословение.

Однако старец не прорицатель и не гадалка; тот, кто приходит к нему, получает ответ по своему собственному сердцу, и «неправильный» ответ служит для него наказанием. Первое условие для благословения в духовных и житейских делах – это доверие наставнику (прежде всего духовное доверие, которое должно проявляться во всей жизни), внутренняя связь, существующая между духовным отцом и чадом, и готовность послушаться не ради мирской выгоды, а ради Господа. Со стороны наставника же условием такой связи является чистое православие, желание спасения себе и своим чадам, личная незаинтересованность в ответе и молитвенное состояние. Пришедший к старцу вопрошает его, старец вопрошает Бога, а Бог дает ответ по сердцу духовного чада или посетителя. Если наставник слышит в своей душе этот ответ, то он говорит, что надо делать. Нередко ответ не устраивает вопрошающего, ему кажется, что наставник неправильно понял его, что он недостаточно подробно объяснил положение вещей и, вместо того чтобы принять первые слова, как сказанные ему от Господа, он начинает внутренне сопротивляться – объяснять, дополнять, пересказывать заново, как бы «подводя» старца к желаемому ответу.

Старец же, как и все люди, человек грешный, (Здесь автор имеет в виду, разумеется, не то, чтобы старец был грешником, в смысле порочным человеком. Речь идет о том, что решительно никто из людей перед Богом не чист от греха, хотя бы и казалась его жизнь чистой и непорочной окружающим. Иными словами, как говорит преподобный Исаак Сирин, «совершенство и самых совершенных подлинно несовершенно» (Авва Исаак Сирин. Слова подвижнические. С. 366).– Ред.) только он, образно выражаясь, больше, нежели прочие, сознает свою греховность и недостоинство перед Богом. Дух говорит тихим голосом, и старец должен услышать этот шепот в своем сердце; от малейшего сопротивления голос Духа порой тотчас замолкает: старец смотрит в свое сердце, а там уже ничего нет. Это сопротивление вопрошающего уже разорвало связь между ним, старцем и Богом. Когда выпадает одно звено, то распадается вся цепь. Лучший и наиболее правильный ответ в таком случае: «Не знаю». Старец действительно уже не знает. Даже в самом начале наставнику, видящему свои собственные немощи, трудно сказать: «Через меня тебе говорит Бог», он отвечает со страхом и осторожностью, хотя и имеет в себе самом некое удостоверение. Одним из условий действия благодати является готовность со стороны вопрошающего принять все, что он услышит, а проявленное сомнение или тайное недоверие лишает наставника такой опоры.

Но часто посетитель, не понимая всего этого, продолжает задавать вопросы, и если старец решительно не откажется от продолжения подобной беседы, то сам должен перейти от благодатного просвещения к человеческим рассуждениям, от внутреннего – к внешнему, и здесь, как человек, он никоим образом не застрахован от ошибок, поскольку его знания ограничены. Но иногда даже и при действии благодати дело, которое задумал человек, не получается именно потому, что оно было для него неполезно или преждевременно или же повлекло бы за собой духовные потери. Однако если есть послушание, то человек не бывает оставлен, только, скажем так, Господь открывает перед ним другие двери.

Теперь рассмотрим этот вопрос на более глубоком уровне. Что дает монаху монастырское послушание? Первое: отсекая свою волю перед старцем, он учится отсекать страсти и исполнять волю Божию, заключающуюся в заповедях и монашеских обетах. Второе: предоставляя старцу право принимать решения за него, монах не может гордиться успехами в своей духовной жизни, ибо приписывает их старцу; таким образом он освобождается от двух духовных воров – гордости и тщеславия. Третье: предоставляя право решения старцу, он избавляется от многих сомнений, недоумений, забот, от противоборствующих друг другу помыслов, изнуряющих ум человека и делающих нечистой его молитву. Четвертое: пребывая под руководством, послушник не может впасть в отчаяние или тоску, которые являются оборотной стороной гордыни, зная, что за него ходатайствует перед Богом старец. Пятое: монах испытывает радость, так как благодать хранит его сердце, а если он в чем и согрешит, то полученные раны быстро заживают. Шестое: ученик, находящийся в послушании, является преемником дарований старца. Седьмое: искреннее послушание святые отцы сравнивали с распятием. Восьмое – то, с чего мы начали: послушание приводит к смирению, а смирение является основой всех христианских добродетелей, в том числе и высшей из них – любви.

Диавол восстает против послушания со всей своей силой и лукавством. Он показывает ученику несуществующие или существующие грехи старца, только в последнем случае – всегда в искаженном виде, как бы через увеличительное стекло. Если ученик стяжал благодать, то он скажет: «Я больше верю старцу, чем своим ушам и глазам, так как они нередко обманываются». В другом случае он должен сказать: «Мой наставник грешен, как и все люди, но сила Божия в немощи совершается. (Ср.: 2 Кор. 12, 9.– Ред.) Грехи – его дело, он отвечает за меня, а не я за него; он послан мне для моего спасения, то есть исполняет по отношению ко мне служение Ангела-хранителя; только тот – бесплотен и безгрешен, а наставник – человек во плоти, зачатый, как и все люди, во грехах и рожденный, как и все люди, в беззаконии, под игом первородного греха».

Диавол начинает говорить, что наставник руководит неправильно. На это надо ответить: «Я слушаю человека ради Бога». Диавол внушает ученику: «Старец не любит тебя, он презирает тебя, он вовсе не заботится о твоей душе, он просто терпит тебя». На это надо ответить: «Истинная любовь – это не ласкательство, она сокровенна, как и все христианские добродетели. Величайшее проявление любви старца – его молитва обо мне».
Диавол напоминает послушнику суровые слова, сказанные наставником, и внушает, что они несправедливы. На это должно сказать: «Значит, наставник, видя мою болезнь, дает мне горькие лекарства». Если даже наставник побил послушника, тот должен держать мысль, что наставник не бил его, а отгонял рукой или палкой беса.

Диавол говорит: «Твой старец сам нерадивый и тебя не благословляет на подвиги и тем самым мешает твоему спасению. Сам не подражает святым отцам и тебе не дает». На это нужно ответить: «Высокий дом без прочного основания быстро рушится».

Диавол говорит: «Чем слушать грешного человека, лучше читать книги». На это надо возразить: «А почему ты, диавол, не занимаешься книгами, а бегаешь по всему свету и теперь, искушая меня, хочешь оторвать от моего наставника и сам стать моим старцем?».

Диавол говорит: «Сколько вокруг куда более духовных и преуспевающих монахов и священников! Почему ты выбрал одного из самых негодных? Перемени его на лучшего!». Нужно не уступать: «Я переменю старца, если он изменит Православию или прикажет мне совершить блуд. Пусть другие лучше него перед Богом; я не судья, но я верю, что за послушание благодать восполнит недостающее, а ты, сатана, отойди от меня: тебя Господь назвал лжецом и человекоубийцей». (См.: Ин. 8, 44.– Ред.)

Но бывает, что диавол и без всяких слов влагает в сердце послушника непонятную злобу и отвращение к старцу. Тогда должно исповедовать это своему наставнику, просить его молитв и знать, что это – огненное испытание, которое необходимо пережить. Надо сказать: «Если бы послушание не было спасительно, то ты, сатана, не прилагал бы столько усилий и трудов, чтобы оторвать меня от старца. Твои искушения лишь убедили меня, насколько тебе, моему врагу, ненавистно мое малое послушание».

Без послушания монашество невозможно, как жизнь без дыхания; послушание – это дыхание монаха. Без послушания монах мало чем отличается от мирского человека. Одного преподобного старца философы спросили: «Вы проповедуете нестяжание, и мы презираем богатство, вы учите о чистоте, и мы уклоняемся от разврата. Какая между нами разница?». Преподобный ответил: «Вы верите себе, а мы не доверяем своим помыслам, но уповаем на Бога». (См.: Святитель Игнатий (Брянчанинов), епископ Кавказский и Черноморский. Творения. Отечник. Избранные изречения святых иноков и повести из жизни их. С. 779–780.– Ред.)

То, о чем говорит здесь преподобный, стяжевается только послушанием. Поэтому монах, не отвергший своей воли, может достигнуть степени философа, но, не познав тайны и силы послушания, истинным монахом не сделается никогда.

Часть 5.

Как приобрести благодать? Мы будем говорить здесь не о благодати как о присутствии Божественной силы в церковных Таинствах, но о стяжании благодати человеком в его повседневной жизни. Господь вдохнул в лицо Адама дух жизни, (См.: Быт. 2, 7.– Ред.) с самого момента своего сотворения Адам уже был причастником Божественной благодати – этого дыхания Божества. Благодать – это та Божественная сила, которая извечно изливается из существа Бога и делает человека причастником Божественного света и новой тварью. Как уже говорилось, благодать возвращается к человеку тем путем, каким она ушла. Другими словами, человек должен бороться с тем грехом, из-за которого он потерял благодать.

Первый грех, поразивший нашего праотца и переходящий из поколения в поколение со все более нарастающей силой,– это грех гордыни. Это та неизменно высокая оценка, которую дает себе человек, по крайней мере, в глубине своей души. Он может играть в смирение. Он может смиреннословить, но если не смирит себя действительно, в чувстве сердца, то так и останется гордецом, хотя и надевающим маску смирения.

Вторым грехом Адама было непослушание Богу, желание самому стать «как Бог», (См.: Быт. 3, 5.– Ред.) желание не свободы в Боге, а свободы от Бога. Поэтому, чтобы стяжать благодать, человек должен научиться послушанию. Это послушание прежде всего Церкви (а через Церковь – евангельским заповедям), а затем послушание в миру: послушание дома, на работе – словом, послушание всем. Это осознание своего места в Церкви, в обществе, в семье. Господь создал мир иерархичным, низшие в нем подчиняются высшему. Ложная свобода – это рабство сатане. Источник зла, демон, назван Евангелием лжецом и отцом лжи. Современное человечество пропитано ложью, как губка водой. Мы видим везде игру и обман, которые стали настолько привычными, что воспринимаются как естественная норма жизни. Человек за лживыми словами скрывает свои истинные мысли и вовсе не сообразует дела со сказанным, будь то дружеское обещание или клятва. Слова стали для современного человека сором, шелухой. Ложь мешает молитве. Лжец не может соединить ум с сердцем. Один из древних мыслителей сказал: «Змея, чтобы войти в свою нору, должна выпрямиться». Лживый ум постоянно делает какие-то зигзаги. Сердце остается для него закрытым. А сердце есть то место, где человек встречается, вступает в общение с Богом.

Мы говорили уже о том, что диавол назван и человекоубийцей. Когда человек теряет Бога, он теряет любовь. Он оказывается во власти страстей, в другом человеке видит своего соперника и врага. Поэтому он сам человекоубийца в своих помыслах и словах, которые выплескиваются из него наружу, точно потоки лавы из вулкана.

Человеку был дан выбор: хранить девство или вступать в брак, чтобы иметь потомство, а он выдумал и избрал нечто третье: блуд вместо брака и брак без потомства. Поэтому главные пути, которыми возвращается к нам благодать, своего рода «двери» души,– это смирение, послушание, правда, милосердие и целомудрие: смирение перед Богом, послушание Церкви, правда как единство слов, мыслей и дел, милосердие по отношению к людям, целомудрие в отношении своей собственной души.

Но как стяжать эти добродетели, как изгнать страсти из своего сердца? Ответ один: возвратиться к самому себе, возвратиться от этого мира, а затем идти от себя к Богу. На этом пути ум должен избрать краткую молитву и как бы заключить себя в ее немногих словах. Молитва имеет два действия: она преграждает путь потоку впечатлений внешнего мира и обращает душу к Богу.

Наш праотец должен был хранить Эдем, как заботливый садовник – свой цветник, но согрешил и был изгнан, подобно лукавому, то есть неверному, рабу. Мы должны исполнять ту же заповедь: храни и возделывай (Ср.: Быт. 2, 15.– Ред.) в отношении таинственного сада нашей души. Этот сад зарос колючками и бурьяном. Ум, возвращаясь к сердцу, молитвой постепенно очищает его. Это – главное духовное делание человека.

Духовные знания открываются человеку настолько, насколько он покорил себя воле Божией. Уже царь Соломон писал, что премудрость может обитать лишь в целомудренном сердце. (См.: Прем. 1, 4.– Ред.) Мирские знания сами по себе не делают человека мудрым. Они только сообщают ему внешнюю образованность, наполняют его память информацией, но вместе с тем оставляют спокойно жить в его душе грехи и страсти. Мир утратил память о мудрости духовной. Он ищет мудрость земную, человеческую, являющуюся всего-навсего подделкой, суррогатом.

Часть 6.

Что значит благословение? В точном переводе – это благое слово, несущее в себе ту Божественную силу, которая именуется благодатью. Отвергнутое благословение – отвергнутая благодать, это внутреннее сопротивление Богу, это тайное противоборство человеческой воли с волей Божественной, и потому отвергнутое или не исполненное по забвению благословение становится препятствием, как бы камнем преткновения на пути человека. За неисполненным благословением следует наказание; оно может быть немедленным или же последовать спустя много лет. Но рано или поздно оно обязательно постигнет человека. Оно может проявляться в различных формах: в несчастьях, болезнях, неожиданных нравственных падениях, преследующих его неудачах. Но самое страшное из наказаний – охлаждение к духовной жизни и состояние внутренней мертвости.

Если послушанием отсекается голова змеи – гордыни, лежащей в глубине человеческого сердца, то непослушание – пища, которой питается эта мерзкая гадина, захватчица человеческой души. Непослушание – это поле, на котором растут ядовитые травы: самомнение, тщеславие, высокоумие и властолюбие; они заглушают и умерщвляют цветы покаяния и молитвы. Говоря современным языком, человек через непослушание «программирует» свое собственное падение. Поэтому старцы последних времен очень осторожно давали благословение, опасаясь, что оно останется неисполненным и, подобно волне, откатившейся обратно от берега, отбросит человека назад – от Христа к демону. Старцы зачастую говорят уклончиво, давая человеку возможность выбора, но в то же время и достаточно ясно, чтобы человек, желающий того, мог понять, как ему поступить. Некоторые отвечают примерами, как притчами, другие облекают благословение в форму совета. Нередко старцы, чувствуя, что их благословение не будет исполнено, отвечают: «Не знаю». Были старцы, которые дерзновенно говорили: «Я помолюсь, а ты получишь ответ в обстоятельствах твоей жизни». (Так поступал, в частности, один из наиболее почитаемых подвижников-святогорцев ХХ столетия, приснопамятный отец Ефрем Катунакиот (1912–1998). Вот что вспоминают знавшие старца: «Когда его просили узнать волю Божию – помолиться и указать им ее, он отвечал: “Дети мои, я помолюсь, но пусть Господь Сам укажет вам тот путь, на котором вы спасетесь и прославите Его”. Даже когда его уговаривали высказать свое мнение, он оставался непреклонен. Наедине с нами он наставлял, что нужно с твердостью держаться правильной позиции: “Даже если Бог известит меня о Своей воле, я о ней не скажу, потому что если сделаю это, то диавол приложит усилия, чтобы человек ее не исполнил, а тогда грех будет тяжелее”». Старец Ефрем Катунакский. М., 2002. С. 90.– Ред.)

Напомню, что старец не астролог, который угадывает будущее по звездам. Он чувствует, что нужно для спасения человека, и в некоторых случаях – для его земного благополучия, но он вовсе не обязан решать все житейские вопросы и проблемы, особенно в наше время, когда ложь и лицемерие стали практически нормой жизни и взаимоотношений между людьми. Для него невозможно благословить человека лицемерить, говорить неправду и тому подобное, а требовать правды в определенных ситуациях – значит благословлять на мученический подвиг, на который способны далеко не все.

Здесь – испытание для самого старца. Благословить нечистые средства он не может: это будет оскорблением самого благословения. Благословить не отступать от правды, невзирая ни на какие внешние последствия, особенно если человек имеет семью,– значит дать неопытному пловцу повеление плыть против течения. Есть только один выход: сам человек должен измениться. Но изменение редко происходит быстро, необходимы продолжительный труд и молитва. Поэтому старец старается постепенно подвести человека к правильному решению и не спешит с благословением. Мало получить ответ от старца. Этим благословение не заканчивается. Между старцем и человеком, обратившимся к нему, возникает невидимая духовная связь. Эта связь не должна прерваться с окончанием какого-либо дела, о котором спросили наставника, но должна остаться на всю жизнь. Если человек послушал наставника, тот не забудет его, а станет молиться, как за родного ему. Если же, вопросив, не послушал, то имя его как бы стирается из памяти старца и выпадает из молитвы.

Ослушник – это для учителя «инородное тело», которое душа отторгает. Поэтому наставника и ученика разделяет в духовной жизни не расстояние, а непослушание. Многие находятся около старца, встречаются с ним каждый день и становятся не лучше, а хуже. Они не понимают, что благодать – это духовный огонь и обращаться с ним надо осторожно; они не согреваются, а опаляются этим огнем. У них возникают соперничество, ревность, не духовная, а плотская привязанность, они беспокоят наставника житейскими делами, думая угодить ему. Здесь вступают в силу человеческие эмоции, обостряется чувство гордости (хвастовство: «какой у меня духовный отец» и т. п.). В результате эти люди не только не получают никакой пользы, но теряют даже и то, что у них было.

Господь сказал, что весь закон и пророки вмещаются в двух заповедях – о любви к Богу и о любви к людям. (См.: Мф. 22, 37–40.– Ред.) А тут память о Боге постепенно слабеет, человек становится каким-то кумиром, и любовь также охладевает, появляются зависть, недоброжелательство, тонкая клевета друг на друга и тому подобное. Забывается самое главное: что наставник – это путеводитель к Богу, он должен определить, какие преграды стоят между человеческой душой и Богом, и помочь преодолеть их. Поэтому наставник дан не для развлечения, не для «уюта», не для многословных бесед, не для тайного соперничества, а для спасения.

Искренний послушник всегда со старцем, хотя бы и был разделен с ним тысячами верст. Мы уже сказали о том, что молитва наставника имеет особую силу по отношению к тому, кто хранит послушание. Однако есть еще и некая высшая степень проявления этого закона духовной жизни: когда послушник слышит в своей душе ответ от старца на расстоянии. Но это совсем не наша мера.

Еще одна характерная черта: настоящий послушник всегда недоволен собой, в том смысле, что всегда считает свое послушание недостаточным. Он видит в нем много ошибок и изъянов, которые нужно исправлять, он видит, как в чистый поток послушания примешивается муть его самоволия и грехов. Само послушание, как и все добродетели, не имеет конца и предела, оно открывает человеку путь к постоянному совершенствованию. Между тем люди, говорящие о своем беспрекословном послушании, как бы хвастаясь перед собой и другими деланием, к которому только приступили,– так, как будто овладели этой добродетелью вполне и исполнили подвиг самоотречения, эти люди, не видя своих грехов и несовершенств, внезапно падают, отвергая всякое послушание, и покидают своего духовного отца, в преданности которому горячо клялись. Или же они постепенно начинают скрывать от него свои грехи и переходят к какому-то теплохладному лицемерию. Истинный послушник испытывает радость от отсечения своей воли, но в то же время видит, что еще не отсек ее до конца, что много трудов предстоит впереди. Истинный послушник переживает как потерю, если он даже немного, хотя бы на волос, отклонился от воли старца, и кается в этом, как в своем падении.

Приложение к статье «Таинство послушания».

Часть 1.

Все, о чем говорит в «Таинстве послушания» отец Рафаил, безусловно, верно, его высказывания аксиоматичны. Послушание превратилось в наши дни едва ли не в самую забытую и пренебрегаемую добродетель. И слова автора многих могут отрезвить, многим дадут возможность задуматься: имеют ли они послушание (или хотя бы стремление к нему), и если нет, то действительно ли оно «невозможно» или же это всего лишь ложь изворотливого самолюбия?

Но в то же время нельзя оставить без внимания один очень серьезный момент. Каждый человек пишет, говорит, учит из своего (именно из своего!) опыта. Суть учения может быть неоспоримой. Но существует такой важнейший фактор, как обстоятельства, которые, по выражению святителя Игнатия (Брянчанинова), не изменяя сущности, оказывают тем не менее «на сущность существенное влияние». (Святитель Игнатий (Брянчанинов). Творения. Приношение современному монашеству. М., 2002. С. 8.– Ред.) Это в том числе и те обстоятельства, в которых сложился как духовная личность пишущий, и те, в которых находятся читающие.

О людях, с которыми поддерживал духовную связь отец Рафаил, в среде которых находился, чьими советами и чьим опытом пользовался, благодаря которым формировался как священник и монах, мы можем узнать из его уже известной и пользующейся большой популярностью книги «Тайна спасения». В их числе и замечательный святитель митрополит Зиновий (в схиме – Серафим; [Мажуга]), и знаменитый духовник Глинской пустыни схиархимандрит Серафим (Романцов), и почитаемый Псково-Печерский старец схиигумен Савва (Остапенко), и такие удивительные, хотя практически никому доселе в России не ведомые грузинские подвижники, как архимандриты Парфений (Апциаури) и Гавриил (Уркетадзе), схимонахи Авраам (Чхеидзе) и Гавриил (Булискерия), и многие другие. С этими старцами отец Рафаил общался, говорил, «дышал одним воздухом»; их жизнь во многом и его жизнь.

Абсолютное же большинство из нас – как людей, приходящих сегодня в Церковь, так и людей, избравших для себя иноческий путь (особенно людей молодых),– подобного общения совершенно лишено. Мы живем, мы сформировались или формируемся совершенно в иных условиях, иной среде. Трудно было тем, на кого давил пресс атеистического режима, но тем, кто живет сегодня, осмелимся сказать, еще труднее. Грех, как говорит сам отец Рафаил, существовал всегда, но была и добродетель, ее чистые и светлые образцы, была любовь, было, наконец, человеческое тепло. А мы живем в мире, где это тепло и любовь с умножением беззакония оскудели до чрезвычайности, (См.: Мф. 24, 12.– Ред.) так что от нас требуется в полном смысле этого слова подвиг, чтобы с помощью Божией самим сохранить их в своем сердце.

Слово о спасении, исходящее из реального, пусть даже и самого малого опыта, слышится нечасто. Путь духовной жизни точно скрыт в тумане, и стремящимся идти по нему приходится отыскивать его буквально наощупь, спотыкаясь и падая, терпя боль, переживая скорбь. И, что тяжелее всего, идти чаще приходится в одиночку. Нередко кто-то берется указывать путь, но выясняется, что он и сам не только не прошел по нему, но даже и не находил его.

Те немногие духовно преуспевшие старцы (действительно старцы, а не, как принято уже стало говорить, «старики»), которым Господь, как некий драгоценный дар для нас, еще продляет их земную жизнь, для большинства практически недоступны. В крайнем случае, очень редко, к ним могут обратиться для исповеди, за советом или просто за благословением.

Ситуация, в которой мы находимся, объективно очень сложна. Период гонений, господства воинствующего атеизма не прошел для Церкви в России бесследно. Если говорить о монашеской жизни, то она в ту пору в своем собственном, «природном» виде, можно сказать, прекратилась; она лишь едва теплилась в нескольких чудом не закрытых обителях да в небольших общинах, складывавшихся вокруг «монашеских» приходов.

Традиция оказалась практически прерванной, то, чем живо монашество,– передача опыта иноческого жития от старца к ученику – сделалось почти невозможным. Старцы, сами сложившиеся, сформировавшиеся в условиях жизни в благоустроенных обителях, своими учениками и духовными чадами имели в большинстве случаев монахов ученых или приходских или же просто благочестивых мирян.

Сама Церковь в нашей стране многие десятилетия напоминала небольшой островок посреди моря какого-то безумного безбожия, и без того малое стадо (См. : Лк. 12, 32.– Ред.) сократилось, казалось, до самого минимума. Но затем произошло настоящее чудо. Церковь вновь обрела свободу, в ее открывшиеся двери хлынул поток изголодавшихся по истинно духовной жизни, по Богу, измученных скитаниями по распутиям греха, изломанных, очень разных и очень сложных людей. За полтора десятилетия открылись сотни монастырей, тысячи храмов, слова «Бог», «Церковь», «Православие» перестали быть запретными. Но… Могло ли за этот столь короткий срок вырасти целое поколение новых пастырей – игуменов, настоятелей, духовников, чтобы принять всех, кто стремится сегодня найти свой путь к Богу?

Были совершены тысячи хиротоний, и у престолов в поруганных некогда алтарях встали новые иереи Божии, чтобы совершать Таинства и пасти вверенную им Самим Христом паству. Но… Опыт – это такая вещь, которая приобретается лишь со временем, долгими годами поисков, ошибок и, наконец, правильных решений и поступков. Именно этого опыта катастрофически не хватает.

И это тем ощутимее, что жизнь до крайности осложнилась. Общественные потрясения, следующие одно за другим, «новые учения», увлекающие массы духовно не просвещенных людей, жестокость современного мира с небывалым обогащением одних и полным обнищанием других, падение нравственных устоев, страшная разобщенность, отчужденность людей друг от друга – все это, как и многое другое, делает нашу жизнь сложной.

Эта реальная сложность, разумеется, не может служить оправданием для уныния или отчаяния. Нет, она есть просто очень серьезный повод для серьезных же и ответственных рассуждений. Мы спасаемся действительно не своими силами, но благодатью Божией, спасаемся в Церкви. Однако от нас как от христиан, как от по-настоящему ищущих спасения людей требуется, чтобы мы проходили свой путь в высшей степени сознательно и осмысленно, очень трезво и очень осторожно. Ведь от того, что удастся с Божией помощью понять и приобрести нам, зависит в значительной мере и судьба тех, кто придет позже. Если мы научимся жить в этих условиях и искренне, от всего сердца, от всего произволения служить Богу, то сможем впоследствии передать это умение другим, тем, кто, как и мы сегодня, будет нуждаться в этом завтра.

Почему мы находим нужным говорить об этом здесь? Тема, затронутая отцом Рафаилом в «Таинстве послушания», очень важна. Вопрос о послушании как принципе, как делании, как образе жизни является сегодня для Церкви одним из первостепенных. Поэтому говорить о его необходимости, говорить о нем как об основе всей жизни в Церкви в целом и духовной жизни каждого отдельного человека обязательно нужно. И можно лишь радоваться тому, что отец Рафаил об этом пишет, и пишет с такой силой и убедительностью. Но вместе с тем, как уже было сказано выше, есть реальное различие между опытом автора и опытом читателей. И это различие может помешать правильно понять те или иные его слова; есть риск, что, прочитав их, человек, не обладающий достаточной мерой рассудительности, сделает, к сожалению, наряду с верными, и совершенно ложные выводы, чреватые различными заблуждениями и ошибками.

Поэтому, полностью принимая все сказанное отцом Рафаилом, мы все же берем на себя смелость в какой-то очень небольшой мере дополнить его труд, высказать некоторые мысли, представляющиеся нам также весьма важными.

Часть 2.

Прежде всего по прочтении настоящей статьи может сложиться впечатление, что для человека, истинно желающего угодить Богу и преуспеть в духовной жизни, единственный путь – это монастырь. Однако такое впечатление, безусловно, было бы ошибочным. К угождению Богу, к жизни духовной, к преуспеянию в ней призваны решительно все христиане без исключения, в то время как для монашества требуется особое призвание Божие. К нему непосредственно относятся слова Спасителя: Кто может вместить, да вместит. (Мф. 19, 12.– Ред.) А кто не может, тот и не должен дерзать на превосходящее его силы.

Кроме того, сегодня для монашеской жизни, для монастыря человек должен духовно созреть. Монашество возрождается в условиях, крайне неблагоприятных для него. Оторванность от традиций, нарушение преемственности (о чем уже говорилось выше), отсутствие, как выражается известнейший в России духовник архимандрит Кирилл (Павлов), «кадров», то есть опытных в духовной жизни старцев и стариц, способных к руководству вверенными им душами, (См.: «Радонеж». 1999, № 11–12.– Ред.) необходимость в постоянных и очень тесных сношениях с миром и людьми мирскими и, как следствие этого, подмена в самих обителях законов духовных законами чисто мирскими же – вот лишь некоторые факторы, эту «неблагоприятность» обуславливающие.

Если прежде, приходя в монастырь, человек воодушевлялся примером подвижнической жизни братии, назидался их истинно богоугодным житием и сам, взирая на окружающих его, исполнялся благоговения и страха Божия, то сегодня это, к сожалению, не так. Большинство обителей открывается вновь, и их насельниками становятся люди, о монашеской жизни знающие главным образом из книг (а порой нет и того). В монастырь они приносят с собой мирские взгляды, мирской опыт, мирской дух. К каким последствиям приводит это подчас? Святитель Игнатий в позапрошлом столетии по этому поводу писал: «О монашестве о. Никандр (монах Николо-Бабаевского монастыря, весьма почитавшийся святителем за свою высокую духовную жизнь.– Ред.) понимал так же, как понимаю и я. Называл он монастыри пристанями, по назначению, данному им от Бога; говорил, что эти пристани обратились в пучины, в которых вредятся и гибнут душами многие такие люди, которые посреди мира проводили весьма хорошую жизнь. Некоторым, вопрошавшим его, советовал остеречься от вступления в монастырь. Надо знать существенно нынешнее положение монастырей, которые могут еще показаться для верхоглядов местами спасения. По крайней мере, в избрании монастыря должно быть черезвычайно осторожным и осмотрительным». (Собрание писем святителя Игнатия (Брянчанинова), епископа Кавказского и Черноморского. М.; СПб., 1995. С. 117.– Ред.) Тем более уместны все эти предостережения в наши дни.

Нет, не должно быть и тени сомнения в том, что монашеская жизнь благословенна Богом; действительно, она – путь к Богу самый прямой, высший. Несомненно и то, что решающийся посвятить себя сей жизни заслуживает за одно лишь свое намерение всяческого уважения. Однако именно для того, чтобы решимость эта не оказалась напрасной, не обратилась человеку во вред, необходимо на самом деле увериться: есть ли воля Божия на то, чтобы он (и именно в настоящий момент) избрал для себя монашество? Затем так же необходимо понять, ч т о есть монашество в своей сущности, каков его идеал, осознать, как далека от этого идеала реальность (не охладевая вместе с тем в своем намерении к идеалу все же стремиться), и лишь после этого, по слову преподобного Иоанна Лествичника, «от хлеба жития иноческого, который с горьким зелием», есть и «от чаши сей, которая со слезами», пить, «да не в суд себе воинствует». Ибо, как говорит этот же преподобный, «если не всякий, кто крестился, спасется, то умолчу о последующем». (Преподобный Иоанн, игумен Синайской горы. Лествица. Слово 1, глава 9.– Ред.)

Можно сказать, что данная статья написана в русле полемики с настроениями собственно антииерархическими, антимонашескими, в сущности своей – бунтарскими, анархическими. И, конечно же, направлена она не против тех, кто, видя всю сложность современной монашеской жизни, не решается, будучи не готов к ней, вступить в нее и избирает для себя какой-то иной, посильный и доступный ему путь, но против отрицающих сегодня возможность этой жизни в принципе, изобретающих некие особые и уродливые формы, долженствующие якобы заменить ее, против тех, в ком господствует дух гордыни и непослушания, кто отвергает систему иерархии как соподчинения (а следовательно, и монашество) в самой ее идее.

Часть 3.

Хотелось бы коснуться также и проблемы взаимоотношений, складывающихся между наставниками и их духовными чадами, проблемы послушания – как в монастырской жизни, так и в жизни мирской.

В первую очередь, кажется, необходимо определить, какой смысл вкладываем мы в употребляющиеся здесь понятия: «наставник», «духовный отец», «духовное чадо». Наверное, если формальный подход вообще трудно назвать правильным, то тем более был бы он неуместен в настоящем случае. Поэтому выскажем такое мнение: наставником может быть в действительности лишь тот, кто на самом деле наставляет, имея целью помочь незаблудно шествовать наставляемому стезей, ведущей в Небесное Царствие. Духовным отцом может заслуженно именоваться тот священник, который реально (в той или иной мере – в зависимости от своей опытности, духовных и физических возможностей, обстоятельств) принимает на себя отцовское попечение о вверившейся ему о Христе душе. И чадом может называться только тот, кто действительно доверился своему духовнику, как ребенок отцу, кто решился на послушание ему о Христе (опять-таки – в той или иной мере, что зависит и от характера лиц, о которых идет здесь речь, и, снова, от конкретных обстоятельств).

Поясним, как мы понимаем эти взаимоотношения. Со стороны духовника, как нам кажется, необходима  ответственность в отношении приходящего к нему человека, понимание того, что он ответствен за него, за его жизнь, за его вечное спасение и перед ним самим, и прежде всего перед Богом. Со стороны же чада необходимо доверие. При том можно сказать так: если нет ответственности, то не может быть и доверия. Если нет доверия, то невозможно по-настоящему за что-либо отвечать. И опять: со стороны духовника необходимо внимание, а со стороны чада – послушание. Здесь – прямая связь: чем, с одной стороны, больше ответственность и внимание, тем, с другой – больше доверие и послушание. И наоборот: чем больше доверие и послушание, тем больше ответственность и внимание. (Вот что пишет примерно об этом же в своей новой книге воспоминаний (она готовится сейчас к изданию Московским Подворьем Свято-Троицкой Сергиевой Лавры) сам отец Рафаил: «Сегодня послушников, которые отдали бы себя в беспрекословное, полное послушание, нет. Но, добавим, нет сейчас и старцев, которые могли бы мудро распорядиться с таким послушанием. Теперь в основе духовных отношений должна лежать справедливость, и послушание ученика должно основываться на правде учителя».– Ред.)

Если же все вышесказанное отсутствует, то ни истинное духовное руководство, ни истинное послушание невозможны. Напрасно будет мучиться духовник с «чадом», которое не доверяет ему, не слушает его, а поступает лишь по собственному смышлению и собственной воле. Также напрасно вверит себя человек «наставнику», не готовому отнестись к нему всерьез, с необходимым вниманием, тем более – взять на себя хотя бы и самую малую ответственность за него (мы уже не говорим – «наставнику», совершенно неопытному, не имеющему верных духовных ориентиров). Скажем даже более того: в таком случае человек совершит не только напрасный поступок, но, вполне вероятно, и трагическую ошибку.

Поэтому отношения «духовный отец – чадо» никак не могут быть установлены искусственно. Они могут лишь сложиться естественным путем и в той степени, в которой это возможно в данной ситауции. Если они не сложились, если их нет, то «выдумывать» их ни в коем случае нельзя. Однако что же тогда делать (ведь жизнь своевольная и самочинная, тем более если она носит характер «духовной», до добра довести не может)? Что делать мирянину и что – монаху, для которого вне зависимости от того, «сложились» или же «не сложились» отношения с игуменом или монастырским духовником, послушание является обетом?

Видимо, общий путь в этом отношении таков. Есть послушание Церкви – ее учению, уставам, канонам, оно обязательно для всех. Есть послушание священноначалию – в том, что касается частностей, связанных с устройством церковной жизни в определенном месте (будь то Поместная Церковь, епархия, монастырь или приход), оно также общеобязательно. Есть то послушание, наконец, которое необходимо со стороны человека, пришедшего на исповедь, в отношении принимающего эту исповедь конкретного священника (это касается разрешения или же, напротив, запрещения на Причастие, определения сроков: как часто может этот человек причащаться; это касается, конечно же, того элементарного уважения, почтения, которое у исповедника к священнику должно присутствовать обязательно; это, вообще говоря, касается признания той власти «вязать и решить», которая дана священнику Самим Христом).

Вместе с тем человеку необходимо, если можно так выразиться, иметь послушание «в духе». Прежде всего послушание Богу, доверие Богу, Его всеблагому и всепремудрому Промыслу, смирение перед этим Промыслом и перед людьми, которые всего лишь его орудия. Затем – послушание людям, в первую очередь священству, но и вообще всем людям – послушание и отсечение своей воли во всем, в чем это только возможно, в чем это не противоречит евангельским заповедям и, следовательно, не душевредно. Должно осознать необходимость, целительную силу, спасительность послушания и, напротив, пагубность, гибельность своеволия – в соответствии с тем, как учит об этом Священное Писание и как объясняют это учение святые отцы Церкви.

Сегодня люди, испорченные своей безбожной жизнью, жизнью по лукавым и жестоким законам мира, придя в Церковь, видят зачастую соблазн там, где его нет, искушаются и отпадают от Церкви, от ее добрых, истинных пастырей. Иные не останавливаются перед тем, чтобы восстать против нее, против ее действительных или – нередко – мнимых недостатков, восстать, вместо того чтобы, пребывая в смиренном и богоугодном послушании ей, вместе с нею эти недостатки исправлять. Кто-то же, напротив, по слову преподобного Иоанна Лествичника, обольщается, принимая за пастыря волка, (См.: Преподобный Иоанн, игумен Синайской горы. Лествица. Слово 7, глава 57.– Ред.) оказывая послушание в том, в чем оно прямо греховно. Да, об этом действительно необходимо в наше время говорить: «по послушанию» нельзя воспринимать то, что несовместимо с христианским учением. «По послушанию» нельзя грешить, нельзя быть жестоким, нельзя быть безразличным, лицемерным, коварным, подлым, нельзя предавать, вообще нельзя жить и поступать противно Евангелию.

Пусть никого не удивляет такой странный «ряд», следующий за словом «послушание»: мы говорим здесь о тех пороках, которые люди зачастую оправдывают «послушанием» или которых от них ради «послушания» требуют. Нельзя вверять свою жизнь тому, кто будет не вести человека к очищению от страстей, к познанию воли Божией, а навязывать свою волю, часто совершенно противоположную воле Божественной. Нельзя вверять свою жизнь и спасение тому, кто сам не находится в послушании Церкви и ее священноначалию, не идет ее путем, но избирает для себя и своих чад некий «особый» путь. Нельзя, наконец, всецело вверять свою участь и тому, кто с не принадлежащей ему властью повелевает людьми, ломает человеческие судьбы, требует послушания не Богу, а себе, чья жизнь отнюдь не свидетельствуется евангельскими добродетелями кротости и смирения.

Может быть, кому-то покажутся странными и эти слова. Но и об этом говорить надо. Обычно человеку в его падшем состоянии трудно бывает отсечь перед духовником, да и вообще перед кем бы то ни было свою волю, смириться, проявить истинное послушание хотя бы в самом малом. Для этого необходим подвиг самопонуждения. И часто люди не выдерживают даже самого разумного и основательного духовного руководства именно потому, что не хотят смиряться. Но в то же время, как это ни парадоксально, множество людей ищет того, что можно было бы назвать «готовым спасением», ищет того, кто мог бы сказать: «Я знаю, как надо» – и повести за собой так, чтобы думать больше не приходилось ни о чем, так, чтобы избавиться от постоянного мучительного выбора между добром и злом, добродетелью и пороком, предоставив право этого выбора за себя другому. Знает ли этот другой, куда действительно должно идти, или же он всего лишь «слепец, ведущий других слепцов, чтобы вместе с ними упасть в яму», (См.: Мф. 15, 14.– Ред.)– оказывается не важным. Важнее другое – его сила, его уверенность, способность подчинять, действовать решительно, без колебаний. Чем можно объяснить подобное явление? Отец Рафаил говорит об этом в своей книге, хотя и несколько по другому поводу: воля сломленная ищет подчинения воле более сильной. Но каков будет результат этого подчинения?

Надо сказать, что эта проблема, условно говоря, «проблема духовной власти», на самом деле очень серьезна. Для отравленного грехом человеческого естества, более, нежели всеми иными страстями, зараженного гордостью, стремление к власти свойственно. Священнику «духовная власть» над людьми дается в самой хиротонии, а поскольку он и сам человек, то соблазн злоупотребления ею всегда присутствует и в его жизни. Однако пастырь неизменно обязан помнить, что власть эта собственно не его. В разрешительной молитве Таинства Исповеди священник произносит такие знаменательные слова: «…властию Его (Христа.– Ред.) мне данною, прощаю и разрешаю…». (Требник. Издательство Сретенского монастыря. М.: 2002. С. 126.– Ред.) То есть власть вся принадлежит только Христу. Вообще любому священнику, духовнику необходимо ясно сознавать, что он не есть лицо самодействующее, что он лишь соработник у Бога, (Ср.: 1 Кор. 3, 9.– Ред.) приставник, которому вверено временное попечение о человеческих душах. То попечение, которое опять-таки не собственно его дело, но Божие и за которое он обязан будет дать перед Богом отчет.

Главное содержание жизни священника не господствование над наследием Божиим, (Ср.: 1 Пет. 5, 3.– Ред.) а служение Богу и сему самому наследию, то есть людям. Ведь не напрасно же говорит Господь Своим ученикам: А вы не называйтесь учителями, ибо один у вас Учитель – Христос, все же вы – братья; и отцом себе не называйте никого на земле, ибо один у вас Отец, Который на Небесах; и не называйтесь наставниками, ибо один у вас Наставник – Христос. Больший из вас да будет вам слуга: ибо кто возвышает себя, тот унижен будет, а кто унижает себя, тот возвысится. (Мф. 23, 8–12.– Ред.) Поэтому священник не господин, не властитель, но служитель – Бога и людей. И потому послушания он может требовать лишь до тех пор, пока остается верным в своем служении. Верность же заключается в том, чтобы искать только одного: исполнения воли Божией о себе и о своей пастве.

Это то, что касается пастырей. Ну а из тех, кто является «пасомым», избежать ошибки может, пожалуй, лишь тот, кто сам всем сердцем стремится жить по Евангелию, для кого оно стало в жизни единственным законом, кто осознал необходимость борьбы со страстями, кто ищет в своей духовной жизни истины, а не ложных «утешений» и «успокоения», достигающихся за счет многообразных компромиссов с собственной совестью. Его сердце всегда поможет ему познать пастыря доброго – не святого, не прозорливого, не безгрешного, но действительно ищущего спасения и себе, и своим духовным чадам.

Часть 4.

Что до «руководства» посредством духовного чтения – еще одной проблемы, которой касается автор этой книги, то здесь мысль отца Рафаила тоже хотелось бы прояснить или, вернее, высказать наше отношение к этому вопросу. Если человек намеренно ограничивает круг своих духовных поисков лишь чтением, если он действительно решает, что «люди ему не нужны, ему довольно книг и он сам будет для себя наставником», если он оставляет духовника ни по какой иной причине, как по нежеланию отказываться от своей испорченной воли и своих ложных мнений, то он, без сомнения, на неверном, на очень опасном пути.

Но если человек искренне ищет и не может найти ответы на свои духовные вопросы, если они остаются без разрешения и он со скорбью, с глубоким сознанием своего «сиротства» и нищеты старается восполнить очевидный сегодня недостаток опыта и проистекающего от него живого слова посредством чтения, если при этом он не оставляет Церкви, ее таинственной жизни, если не допускает пренебрежения и превозношения в отношении священства, то этот путь чаще всего оказывается единственно верным. Этим путем шел в своей жизни святитель Игнатий (Брянчанинов), им следовал преподобный Паисий Величковский (которому фактически обязано своим возрождением российское монашество), и многие, многие другие, сердечной молитвой которых было прискорбное воззвание: Спаси мя, Господи, яко оскуде преподобный. (Пс. 11, 2.– Ред.)

Часть 5.

Предлагая издательские комментарии к статье отца Рафаила, мы попытались сказать от многого лишь очень малое. Но надо всегда помнить, что, как пишет в одном из своих писем архимандрит Иоанн (Крестьянкин), «готовых рецептов на все случаи жизни нет. Жизни учит сама жизнь». Жизнь – реальная и живая. Бог больше сердца нашего и знает все (1 Ин. 3, 20.– Ред.) и каждому дает по сердцу его. (См.: Пс. 19, 5.– Ред.) И мы верим, что если человек действительно ищет единого на потребу, (См.: Лк. 10, 42.– Ред.) ищет Царствия Божия и правды Его, (См.: Мф. 6, 33.– Ред.) ищет смирения и послушания, а не исполнения своей воли и удовлетворения своих страстей, то Господь все-таки посылает ему наставника, духовника, способного удовлетворить его духовные нужды, или же Сам, Ему единому ведомым образом, ведет его ко спасению.

Связанные материалы