"Великая стража". Из келейных записок иеросхимонаха Иеронима.
Повесть об иеросхимонахе Феофане
Известный русским насельникам Афона подвижник иеросхимонах Феофан, живший долгое время в скиту Кавсокаливском, был родом из Белой Церкви (Киевской губернии). Прибыл на Афон в 1842 году, имея от роду лет 25. Вначале он несколько лет прожил на разных келлиях, испытывая себя. Потом он поселился в русский Ильинский скит и там сделался монахом и иеромонахом. Проживши там около трех лет, он был оттуда выслан по причине возмущения братии против игумена Паисия, в котором он по неопытности своей принял участие.
Вышедши из скита, он пришел в Русик к духовнику Иерониму за советом и просил его, чтобы он принял его в духовные свои дети и посоветовал бы ему, что в таком искушении должно делать. Духовник заметил ему, что это надо было сделать прежде падения, ибо таковые великие дела надо делать по совету с духовником. Он на это замечание ответил духовнику так: «Еще в начале возмущения, когда братия приглашали меня принять в нем участие, совесть посылала меня к тебе за советом. И я пошел было к тебе и дошел уже до креста, но один помысл возвратил меня назад, говоря: “Для чего же ты идешь к духовнику? Ведь знаешь, что духовник не посоветует тебе возмущаться противу старца!” Я, обольстившись сладостию греха любоначалия, принял этот душевредный помысл, возвратился назад и вот потому впал в ров беззакония. Теперь что мне делать? Как это зло поправить?»
Духовник посоветовал ему поселиться где-либо подальше от скита. Принявши этот совет, он поселился в монастыре Хилендаре, где он служил, держал седмицу и был сделан духовником для исповедования богомольцев. Прожив там три года, он отяготился исповедию богомольцев и пожелал пойти в безмолвие. Духовник дал ему на это благословение, и он перешел на жительство в скит Кавсокаливский, где купил малую каливу с церковию всех святых, в которой прожил 15 лет один с полным вниманием к безмолвию.
В начале его безмолвия, по прошествии года, он вопросил духовника: «Какой-то помысл советует мне приобщатьсяежедневно, и я не знаю, от Бога это или нет?» Духовник сказал ему, что от плода познается древо и доброе и злое. «Для духовного опыта приобщайсяежедневно с полным исполнением правила ко Причащению и с воздержанием. А после будем смотреть, какие плоды духовные явятся из сего дела». Таким образом он и поступал. Все время проводил в Иисусовой молитве и в чтении книг русских и греческих. Рукоделием он вовсе не занимался, ибо оно мешало ему, и препятствовало заниматься молитвою, и приводило его в смущение. Он приходил к духовнику два раза в год по причине дальнего расстояния: сухим путем было 40 верст, а морем - 10 часов, и то когда на море тишина.
Однажды при свидании с духовником он сказал ему: «Что я буду делать, отче? Как ни стараюсь, как ни усиливаюсь удерживать себя от рассеянности, но враг препятствует мне много, и я вижу, что не могу безмолвствовать совершенно без обеспечения телесного. Беспрестанно и всегда враг находит причины к моему смущению: вот нет хлеба, вот нет сухарей, вот нет одежды, обуви - или: что поправить в каливе, где взять уплатить подати? Вот надо принять ученика, чтобы зарабатывал на хлеб, вот надо купить казан, чтобы выгонять регальное масло и прочее. А каковы нынче ученики? Им надо старцу кланяться, а не они - старцу. И подобные тому прилоги не дают мне свободы заниматься молитвою. Смущаюсь, унываю и не знаю, что мне делать. Вспоминаю опытный совет богоносных отцов, чтобы каждый безмолвник зависел содержанием от своего аввы. Верно, и они испытывали трудности безмолвия без обеспечения телесного. Да, смотрю на современных безмолвников, как они, не имея обеспечения телесного, бедствуют, треволнуются и, бедняги, не достигают своей святой цели».
Духовник, подумавши, сказал ему: «Так как ты, принявши от меня великую схиму, усыновился мне, потому я, как собрата нашей киновии, обеспечиваю твое телесное содержание. А потому с этого времени ты уже более не беспокойся о содержании, что только будет нужно, доставим тебе».
С этого времени он стал свободно заниматься молитвою. Церковное правило он читал по книгам, а Иисусовой молитвою занимался в келлии, сидя на низком стульце, по Добротолюбию, сначала по часу, а потом по два часа и по три, а далее по четыре, по пяти и по восьми часов. Однажды при свидании с духовником он сказал ему: «Когда я сижу и творю молитву, то иногда, случается, забудусь и слышу, что кто-то поучает меня разными притчами, подобно тому как написано в книге Макария Египетского». Духовник сказал ему: «Ты спросил его, кто он такой?» Он отвечал, что однажды он спросил его: кто он, беседующий с ним? Ответ был такой, что он - Тот, Который преподал вам Евангелие! «С того времени я слышу другой глас - вражий, который все хулит и помрачает. Иногда по окончании молитвы и беседы этот глас вражий проговорит: “Вот жид наставил тебя. Для чего ты этой молитвою занимаешься? Нынче она уже вышла из моды и никто ею не занимается”. И очень часто этот бес докучает мне разными прилогами, особенно когда читаю правило. Однажды только я начал читать полунощницу, бес начал свое болтать: “Вот ты уж несколько дней не варил ничего, нынче свари что-нибудь, а то изнеможешь!” А я читаю и не обращаю внимания на его слова, а он все продолжает свое: “Свари кушанье хотя для кота, а то ты его заморишь. А знаешь ли, что сваришь? Свари борщ. Трава есть, положи луку, пережарь его - и выйдет вкусный борщ!” А я все молчу. К концу утрени он начал приставать: “Что же, сваришь ли? Скажи мне. Коли не сваришь, то я буду плакать!” Я заметил это слово и подумал: “Неужели и бесы плачут?”
Впрочем, я не послушался его, не стал варить ничего, а в девятом часу взял хлеба, маслин и смокв и поел. Потом вышел из келлии, сел на завалинку, окинул взором окрестность: кругом горы и холмы дикие, вдали море бесконечное - и предался размышлению: “Вот какая моя жизнь, по пословице, “желтенькая”, и какое безвыходное мое положение: скорби да скорби, лишения и больше ничего. Увы, какая моя жизнь безотрадная!” От сего сжалось сердце мое, напала печаль, и я начал плакать. В это время мне говорит в сердце голос: “Вот видишь ли, как бес в тебе плачет, он хитро исполнил свое обещание!” Услышавши такое вразумление, я ободрился и спросил: “Как же это можно поверить, что это во мне бес плакал, а не я сам?” На это ответ мне был такой: “Ты сам рассуди, от каких мыслей ты начал плакать? Враг внушил тебе, что ты проводишь жизнь скорбную, безнадежную и что твое положение безвыходное, как будто впереди лучшего состояния не будет, а все кончится ничем. И вовсе помрачил твою память о воздаянии в вечности за твои труды, как будто ты не ради спасения живешь в пустыне и терпишь многие лишения. И ты в таком случае забыл напомнить себе слово Евангелия: Радуйтеся и веселитеся, яко мзда ваша многа на небесех (Мф. 5, 12). И вот ты от духа уныния начал вместе с ним плакать. И вот для духовного опыта твоего показано тебе, каким образом бесы плачут в сердцах людей нерассудительных”.
Много обманывал меня бес, стараясь отвлекать меня от созерцательной молитвы, которую он очень не любит, и, если когда случалось в молитве созерцать какое видение, тогда бес старался это помрачить разными сомнениями: что это мечта была, а не истинное видение, игра воображения, что этому не должно верить, что это есть прелесть и подобное тому». Духовник спросил его: «Каким образом в молитве приходят тебе созерцания, видения и откровения? Сознательно ли? Ум твой в это время имеет ли свободу верить или не верить виденному, принять или не принять?» Он отвечал, что в это время ум лишается своей свободы и не может рассуждать, но, как во сне бывает, видит, что ему представляется, но не имеет свободы принять видение или не принять. Духовник спросил его: «А в каком положении в это время тело находится?» Он отвечал, что иногда стоя на коленях, а иногда в лежачем положении на полу, а иногда в сидячем положении. Это бывает так, что творящий Иисусову молитву на коленях или сидя забывается или задремлет как бы. В это время он видит что-либо: или свет, или рай, или ад, а чаще всего видит славу Креста. Иногда видит огромной величины Крест, украшенный радужными цветами, а вокруг него множество предстоящих Ангелов, сладким пением восхваляющих Искупителя рода человеческого. «В таком молитвенном положении невольно, как бы в забывчивости, я несколько раз видел Святую Троицу в разных видах небесной славы, обстоимую бесчисленным множеством небесных воинств ангельских, и, какая была одежда у Святой Троицы, подобная была у всех Ангелов. Если одежда у Святой Троицы была украшена крестами радужными, то же было у Ангелов. Однажды молился я Иисусовой молитвою, и внезапно Ангелы возвели меня на небо и представили Святой Троице, пред Которою стояла хрустальная купель, и я слышу голос, говорящий: “Крещается раб Божий (имя назвавши) во имя Отца”, и мне показалось, что Отец коснулся Своею рукою моей головы и погрузил меня в воду при гласе “аминь”. Потом - “и Сына” - в это время Сын Своею рукою погрузил меня в воду при гласе “аминь”. Потом - “и Святаго Духа” - в это время мне показалось, что Дух Святой коснулся моей головы и погрузил меня в воду с возгласом “аминь”. Все это время я от страха весь трепетал и потом пришел в себя, но еще долго был в ужасе и весь дрожал, недоумевая, что это со мною сделалось».
Духовник сказал ему, что святые отцы советуют таковые правдоподобные великие предметы принимать с осторожностию: ради истины - может быть, они истинные, то не проклинать их, и ради прелести - может быть, они неистинные, то вполне не доверять им и не принимать их. Он отвечал: «Я и сам имею их под сомнением. Бог их знает, истинные ли они или ложные, это трудно понять. Да к тому же и злой дух старается все эти видения помрачить и вовсе уничтожить, уверяя, что все это произошло от вольной моей фантазии, и более ничего. Но иногда он от злости выйдет из терпения и против воли скажет правду, особенно когда случится посидеть с Иисусовой молитвою долго и приидет просвещение. В это время враг молчит, ничего не говорит, но слышит ли он что из просвещения и понимает ли его, этого я верно не знаю, а только нередко слышал его по окончании просвещения говорящим мне: “Вот жид наставил тебя”. А чему наставил, того едва ли он знает, потому что никогда о том не говорил, а верно, что только догадывается. Но диавол - мастер искусный подделываться под глас истинного просвещения, и он часто таким образом обманывал меня, по слову Священного Писания: “ Аще диавол преобразится в Ангела светла, почесому разумеем” (2 Кор. И, 14)».
В разборе созерцаний вся опасность заключается для внутреннего делания и для безмолвников и для общежительных. Для этого необходим опытный путеводитель. Посему духовник просил отца Феофана, чтобы он все открывал ему и ничего не скрывал бы - ни худого, ни доброго, ибо прелесть всегда обманывает нас с доброй стороны.
Он обещал исполнять это строго, и действительно 15 лет он во всем открывался, и эти годы прошли благополучно. После этого он заметно стал скрытен и вознослив. Ради многих созерцаний, которые были ему дарованы от Бога, он, вероятно, вознесся и впал в гордость, стал утаивать от духовника некоторые видения под предлогом, что духовник другой жизни от него, то есть жизни ниже его, а потому и не может рассуждать или понимать высокие видения и откровения. Однажды при посещении духовника он рассказал ему о некоторых своих видениях и потом проговорился так: «А о некоторых видениях не велено говорить тебе». Духовник с удивлением взглянул на него и, сделав головою знак поклона, сказал ему: «Поздравляю вас с прелестью!» От этого он, застыдившись, покраснел. Потом духовник начал убеждать его, что это неправильно и что в этом его ошибка: «Надобно бы было рассудить и принять во внимание то, что 15 лет ты открывал мне все твои видения. А теперь по какой причине это не позволяется?» Он отвечал: «Ты не можешь по причине твоей многозаботной жизни рассуждать о высоких видениях!» Духовник спросил его: «Скажи мне, какие это чрезвычайные видения, которые тебе не велено открывать мне, и что может быть выше видения Святой Троицы? Однако ты не имел запрещения рассказать мне о том, и я сему поверил, потому что на это есть указание у святых отцов. О сем говорят святитель Григорий Богослов и преподобный Исаак Сирин, что подвизающиеся в молитве и богомыслии сподобляются видения Святой Троицы». Он на это так отвечал: «Когда я на лодке плыл к тебе, тогда волны морские говорили: “Свят, Свят, Свят Господь Саваоф”. Ветер дул и говорил то же, птицы пролетали и выговаривали то же, горы и холмы возглашали то же, древа говорили то же, и также камни вопияли то же. А другое видение, о котором не велено говорить тебе, было то: однажды я видел великий храм на небе, у которого купол был ужасной величины. Когда я пустил свой ум в него, то он устремился в бесконечность, и я, убоявшись, как бы он совсем не ушел туда, поспешил возвратить его оттуда».
На это духовник сказал ему: «Вот видишь ли, отец Феофан, я справедливо поздравил тебя с прелестию. Выслушай мое объяснение. Когда я был еще в мире, мне случилось прочитать Шестоднев святителя Василия Великого, в котором есть объяснение 148-го псалма, где Василий Великий говорит, что некоторые думают, будто поименованные в псалме творения, одушевленные и неодушевленные, непосредственно хвалят Творца, но это несправедливо, ибо они не имеют разума, а другие и чувств не имеют. Только разумные творения имеют способность хвалить Творца за многоразличную красоту и премудрую гармонию природы, а сама природа не имеет сознания хвалить Творца своего. Хотя и приходили ко мне некоторые пустынники и говорили противное сему, но я сего никогда не приму. Вот видишь ли, старче, как святой отец разрешил твое видение? А прелесть знала, что я об этом предмете имею правильное познание, потому и не велела тебе сказать мне о сем, дабы надуть тебя самомнением, что будто бы ты умнее дурака - духовного отца твоего. Так же и другое высокое видение твое, о котором не велено объяснять мне, пахнет тоже прелестью, ибо виденный тобою великий храм являет свободную игру демонского воображения вещественного, и ты имел в то время свободу твоего ума, который ты мог возвратить назад к себе, ибо в истинном видении этого не бывает - там только ум видит то, что ему показывается, но не имеет свободы сократить или умножить, продолжить или остановить видение. Смотри в Добротолюбии объяснение о сем преподобного Григория Синаита - разговор его с преподобным Максимом Кавсокаливским, когда святой Григорий спросил его, во время восхищения ума имеет ли он свободу? Преподобный Максим отвечал: “Нет, ум тогда не имеет никакой свободы своей, а только водится благодатию”. Поэтому и другие святые отцы единогласно говорят, что истинное благодатное видение должно быть всегда невольное, за которое человек не отвечает, а за вольное принятие видения человек отвечает. Потому-то святые отцы советуют, чтобы добровольно ничего не принимать и даже ничего не желать видеть или слышать, хотя бы что показывалось и истинное. Даже и снам никаким не верить, ибо чрез веру в них многие погибли. Даже и невольному видению не должно верить совершенно, без рассуждения и откровения о сем опытным, но всегда иметь оное под сомнением, ибо один Бог весть оное - истинное оно или ложное».
Хотя отец Феофан говорил, что он и сам сомневается в своих видениях, но последствия показали, что он им доверял и скрывал от духовника, а потому и уклонился в прелесть - поверил своему сердцу. Когда духовник спросил его, в каком положении он находит свое тело после видения, он отвечал, что иногда стоящим на коленях, а иногда распростертым на земле, «а иногда помысл противу воли моей понуждает меня простираться крестообразно на землю для созерцания». Это последнее удивило духовника, ибо обнаружило грубую прелесть. Вот где он ошибся!
С того времени заметно было в нем смущение, оттого и вид переменился, и он часто стал жаловаться на жестокую хулу на Бога, которая очень смущала и отягощала его до того, что он начал тяготиться безмолвием. Хотя он и читал о ней, что хула на Бога попускается от Бога за гордость, но он этого не приложил к себе, ибо дозволил себе принимать явные мечтания. Однажды он сказал духовнику, что, когда он служит, тогда видит Ангелов, а этого не должно бы принимать и верить сему. И хотя он принял постриг в схиму от духовника, но не считал себя зависимым от него, как и сам сказал о сем духовнику, что глас Божий216, который он часто слышит в сердце своем, сказал ему так: «Покуда ты слышишь в себе глас, потуда будешь зависеть от меня непосредственно, а, когда утеряешь его, тогда будешь зависеть от твоего старца!» И часто глас внушал ему о богаче, потерявшем свое богатство, - как ему тогда бывает трудно, тяжело, стыдно и бедственно и что подобное тому бывает и духовному человеку, потерявшему свое духовное богатство. Но и враг часто хвалился и угрожал ему тем, что выгонит его из Святой Горы, оклеветав его еретиком. И это сбылось таким образом.
Однажды он разговорился с духовником и увидал у него на столе лежащую книгу - толкование Апокалипсиса, переведенное с немецкого языка на русский, сочинение госпожи Геон. Он, развернувши, немного почитал, и она понравилась ему. Он попросил дать ему прочитать ее. Духовник сказал ему, что книга сочинена женщиной-еретичкою и ее в России запрещено читать, хотя и полезно для любознания прочитать ее, но давать другим для прочтения вредно, ибо она указом запрещена. «Возьми и прочитай, но никому не показывай ее и не говори о ней». Он обещал так сделать, но не сдержал своего слова. Содержание книги ему понравилось, он увлекся ею и по неосторожности начал хвалить ее пред другими монахами. Случилось, что некоторые знали, что в России эта книга, как еретическая, запрещена для чтения. Начали с ним спорить о ней, а он начал защищать. И вот от этого спора другие огласили его еретиком. Он, услыхавши о сем, смутился и задумал оставить Святую Гору. Духовник увещевал его иметь терпение, что это пройдет, но он имел большую причину удалиться - по причине отяготившей его хулы.
Однажды он пришел к духовнику и говорит ему: «Что я буду делать? Не могу более терпеть от стужения хулы, непрестанно день и ночь она мучит меня, не дает мне ни малейшего покоя, только немного отрады и получаю от посещения людей, а как только гость ушел от меня, хула опять мучит меня. Этот страшный, адский, несносный вопль доводит меня до сумасшествия, и я начал бояться, как бы не потерять ума. Благослови продать келлию и отправиться в Иерусалим. Может быть, это искушение рассеется!»
Духовник, убоявшись этого, принужден был дать ему благословение отправиться в Иерусалим.
Когда он имел помазание и ясно слышал глас в себе, тогда лицо его было облагодатствовано и с ним беседовать было приятно хотя бы и две ночи, но, когда он прельстился, лицо его сделалось грубое и разговоры его стали неприятны.
Живя в Иерусалиме, он, жалкий, уклонился в любостяжание, хотя в том и не имел нужды, ибо монастырь Русик содержал его. Когда он приехал из Иерусалима, духовник рад был ему, думая, что он жить будет на Святой Горе, но он приезжал не за тем, а за покупкою картин, которыми он торговал: раскрашивал и продавал богомольцам. При свидании с духовником он был мрачен и рассеян. Духовник напомнил ему, чтобы он остался на Афоне. Он отвечал, что приедет на Святую Гору. Когда духовник спросил его, что он, кажется, теперь не слышит гласа Божия и не имеет уже созерцательной молитвы и что в нем есть большая перемена, он в смущении неясно отвечал, что и теперь имеет то же и что не замечает в себе особой перемены. Но это он сказал, кажется, по самообольщению и весьма был скучен.
Так и не принял духовниково предложение остаться на Святой Горе, отправился опять в Иерусалим и уже больше не возвращался оттуда. Там помер, и очень нехорошо. При смерти его случился монах Русика - отец Дорофей, который писал о его смерти, что три дня был без языка и страшно умирал - ужасно мучился. А прежде сего, когда еще мог говорить, сказал предстоящим, что он видит вокруг себя стоящих в облачениях - следовательно, он до самой смерти своей принимал мечты. После смерти его остались деньги - 3000 франков, которые он завещал раздать за помин его.