Вопрос священнику.
Здравствуйте! Кем для православной церкви является Григорий Распутин?
Отвечает священник Кирилл Краснощеков, настоятель храма во имя Святых Царственных Страстотерпцев при СГУ.
Личность Г.Е. Распутина нельзя рассматривать вне контекста исторической, психологической и религиозной ситуации, сложившейся в российском обществе в начале ХХ столетия. Как бы отрицательно не относиться к фигуре самого Распутина, мы не должны ни на минуту забывать, что его личность в полной мере могла раскрыться в условиях жизни российского общества накануне катастрофы 1917 года.
Действительно, личность Распутина является во многом типологическим выражением духовного состояния определенной части общества начала ХХ века: "Не случайно в высшем обществе увлекались Распутиным, — пишет в своих "Воспоминаниях Митрополит Вениамин (Федченков), там была соответствующая почва для этого. А потому не в нем одном, даже скажу, не столько в нем, сколько в общей атмосфере лежали причины увлечения им. И это характерно для предреволюционного безвременья. Трагедия в самом Распутине была более глубокая, чем простой грех. В нем боролись два начала, и низшее возобладало над высшим. Начавшийся процесс его обращения надломился и кончился трагически. Здесь была большая личная душевная трагедия. А вторая трагедия была в обществе, в разных слоях его, начиная от оскудения силы в духовных кругах, до распущенности в богатых"[1].
Одним из объяснений распутинского феномена является так называемое "лжестарчество" Распутина. Вот что об этом пишет бывший товарищ обер-прокурора Священного Синода князь Н.Д. Жевахов: "Когда на горизонте Петербурга показался Распутин, которого народная молва назвала "старцем", приехавшим из далекой Сибири, где он, якобы, прославился высокою подвижническою жизнью, то общество дрогнуло и неудержимым потоком устремилось к нему. Им заинтересовались и простолюдин, и верующие представители высшего общества, монахи, миряне, епископы и члены Государственного Совета, государственные и общественные деятели, объединенные между собою столько же общим религиозным настроением, сколько, может быть, и общими нравственными страданиями и невзгодами… Появлению Распутина в Петербурге предшествовала грозная сила. Его считали если не святым, то во всяком случае, великим подвижником"[2].
В самом деле, появившись в Петербурге, Распутин, еще совсем недавно проводивший жизнь в буйстве и пьяных разгулах — об этом, во всяком случае, свидетельствуют его односельчане — имел уже репутацию "старца" и "провидца".
В 1908 году по указу Императора Тобольской Духовной Консисторией было проведено расследование о принадлежности Распутина к хлыстовству. В заключение следствия было отмечено что "при внимательном рассмотрении следственного дела нельзя не видеть, что перед нами группа лиц, объединившихся в особое общество со своеобразным религиозно-нравственным мировоззрением и строем жизни, отличным от православного... Самый уклад жизни последователей Григория Нового и личность его самого как будто близко подходят... к хлыстовству, но твердых начал, на основании которых можно было бы утверждать, что мы здесь имеем дело с хлыстовством, в рассмотренном следствием делопроизводстве нет", поэтому следствие было отправлено на доследование, которое, по неустановленным причинам, так и не было закончено. Однако в опубликованных воспоминаниях о Распутине ВА. Жуковской вновь ставится вопрос о принадлежности Распутина к крайней форме хлыстовства. В этих воспоминаниях приводятся свидетельства (распутинской фразеологии и его эротических радениях) о принадлежности "старца Григория" к хлыстовской секте[3].
В чем же разгадка тайны Распутина? Как могло в нем соединиться несоединимое — поистине сатанинское буйство и молитва? Очевидно, противоборство этих двух начал происходило в его душе годами, но в итоге темное все-же одолело. Вот что писал в своих "Воспоминаниях" Митрополит Евлогий (Георгиевский): "Сибирский странник, искавший Бога в подвиге, и вместе с этим человек распущенный и порочный, натура демонической силы, — он сочетал в своей душе и жизни трагедию: ревностные религиозные подвиги и страшные подъемы перемежались у него с падением в бездну греха. До тех пор, пока он ужас этой трагедии сознавал, не все еще было потеряно; но впоследствии дошел до оправдания своих падений, — и это был конец"[4].
- Вениамин (Федченков), митр. На рубеже двух эпох. Б/м. 1994. С. 138
- Жевахов Н. Д., князь. Воспоминания. М. 1993. Т. 1. С. 203-206
- Жуковская В. А. Мои воспоминания о Григории Ефимовиче Распутине, 1914-1916 гг. / Российский архив. История Отечества в свидетельствах и документах 18-20 вв. М. 1992. Т. 2-3. С. 252-317
- Евлогий (Георгиевский), митр. Путь моей жизни. М. 1994. С. 182