Старец Ефрем Катунакский.
Помню, когда жив был мой старец Никифор, я в чем-то его осудил. Вечером пошел помолиться. Чувствую, передо мной – словно стена, не могу продвинуться в молитве... «Господи Иисусе... Господи Иисусе...» – не идет! Что-то сделал не так, думаю, где-то согрешил. Вспоминаю весь день: куда ходил, что говорил, что делал. Наконец, вспомнил – осудил своего Старца!
Следующий день был воскресенье, и нужно было служить. Что теперь делать? Молюсь: «Боже мой, прости, что я осудил Старца. Согрешил. Прошу прощения». – Без толку! «Ну что же, для меня не будет прощения? Не существует ,,прости»?» – Без толку. «Но и Петр, Господи, три раза отрекся, и Ты простил его. Я же не отрекся от Тебя. Всего лишь Старца своего осудил. И вот сейчас каюсь. Раскаиваюсь и прошу прощения». – Ничего!
Снова беру четки. Не продвигается молитва! Начал плакать, слезы рекой лились. «Боже мой, Боже мой! Нет для меня прощения? Ты же Бог милости и благоутробия. А меня почему же Ты не прощаешь? И преподобную Марию Египетскую, когда она покаялась, Ты простил. Многих грешников Ты простил и новомучеников, которые были отуречены, Ты простил и помиловал. А для меня нет милости, прощения?»
Так протекли три часа. Всю воскресную службу служил со слезами. И только под конец, чувствую, пришла мирность, сладость, радость. Тогда и начала оживать молитва: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя! Господи Иисусе Христе, помилуй мя!» А-а-а, хорошо. Так смог приступить к литургии.
Итак, не столько страшно осудить кого-нибудь чужого, сколько осудить своего старца. Горе тебе. Скажем так: осуждаешь Самого Бога.
Как-то раз нам привезли мешок с картошкой, на причал, внизу. Послал я одного своего новоначального послушника (сейчас его уже нет в братстве). Но он сказал, что устал, и не пошел. Тогда я сам пошел вниз, чтобы принести мешок. Когда спустился, то увидел остановившийся там моторный катер. Я поздоровался, и два господина, которые были на катере, подошли ко мне. Это были профессора, из университета. «Батюшка, – спрашивает один из них, – может, знаете отца Ефрема, который живет там, наверху?» – «Это я», – отвечаю. Тогда тот говорит: «Батюшка, вы, монахи, воистину блаженны, потому что вы наилучшим образом осуществляете христианскую жизнь».
Когда я вернулся домой, то рассказал своему послушнику о встрече с профессорами. А он мне и говорит довольно-таки нагло: «Ну да, когда они сюда приходят, ты их выгоняешь, а когда сам спускаешься вниз и встречаешь их – то хвалишь». – «Что поделать, так уж получилось... Ну ладно, давай пойдем в келлии, помолимся часок по четкам». Когда закончили, он приходит ко мне и спрашивает: «Сколько четок ты прошел?» – Отвечаю. «И это за целый час? А я гораздо больше и мог бы еще...» И говорит это с бесстыдством и дерзостью. Я ничего не сказал; пошел, расстроенный, в свою келлию и чуть было не плакал из-за своего чада.
Пошел спать и послушник мой. Где там ему заснуть! Сильнейшие бесовские наваждения. Прибегает весь перепуганный в мою келлию и говорит: «Батюшка, то-то и то-то со мной происходит. Спаси меня». Тогда я сказал ему: «Это происходит со всяким, кто дурно ведет себя со своим старцем и печалит его». Прочитал я над ним молитву, и все у него прошло, все это наваждение. Он ушел и заснул спокойно.